Коллаж НГ-Online
В Санкт-Петербурге более 100 баров и кафе отметили себя на так называемой карте сопротивления. Они не намерены выполнять постановление губернатора, согласно которому все заведения общепита с 30 декабря по 3 января не должны работать вообще, а с 25 декабря по 29 декабря и с 4 января по 10 января могут делать это только с 6 до 19 часов. Инициаторы акции призывают к открытому сопротивлению, потому что любые санкции «лучше, чем смерть». Владельцы баров и кафе считают, что из-за вводимых ограничений их бизнес действительно умрет.
Власти Санкт-Петербурга полагают, что ситуация драматизируется протестующими, поскольку запретов работать на доставку нет, а заведениям общепита «предложены коллаборации с уличными городскими мероприятиями», и главная цель – добиться того, чтобы люди в праздники не собирались компаниями в закрытых помещениях. У городского руководства своя правда: губернатор Александр Беглов уже заявил о возможности локдауна из-за распространения COVID-19, потому что коек для тяжелобольных в больницах скоро не хватит.
В столкновении двух правд редко рождается истина, зато складываются новые, подчас трудноразрешимые социальные противоречия. Например, в тех европейских странах, где из-за коронавируса ввели или вернули жесткий локдаун (например, в Чехии или Австрии), продолжает функционировать профессиональный спорт. Это вызывает раздражение у остальных участников рынка, представителей других видов индустрии: почему им можно, а нам нет? Такую же реакцию можно было встретить весной, когда профессиональный спорт готовился к перезапуску одним из первых, раньше турагентств или ресторанов. Причина была и остается простой. Футбольной или баскетбольной лиге проще создать ограниченное пространство деятельности, легче принять работающий «антиковидный» протокол, изолировать зараженных, проверить контактные группы. Однако рациональные аргументы не принимаются, когда речь идет о выживании бизнеса.
Совсем недавно в России чуть не случился ковидный бунт артистов эстрады, которые хотели давать концерты и зарабатывать на них, а не только помогать телевидению устраивать новогодние шоу. Главные спикеры так и не развившегося движения довольно быстро отыграли назад, видимо, понимая, что не получат широкой поддержки в обществе. При этом их недовольство было вполне резонным, логичным. Речь идет об индустрии, в которой работает множество людей, и все они не получают денег. Снижаются доходы – снижаются расходы, провисание в любом секторе вредит потреблению и экономике. Жизнь всякого бизнеса имеет значение.
Социально-политическая обстановка, в которой приходится действовать власти, усложняется, причем у растущего недовольства сразу несколько уровней. Первым объектом критики становится государство или местное руководство. Бизнес готов пойти навстречу власти, если получит компенсацию, гарантии выживания и максимального сохранения рабочих мест. Могут ли все получить такие компенсации и гарантии? Разумеется, нет. Власти вынуждены либо ограничиваться символической поддержкой, либо решать, чей бизнес важнее и нужнее.
В результате растет социальное напряжение, увеличивается число претензий даже внутри отдельных классов и общественных групп. Одни считают, что другим достается больше привилегий, поддержки и внимания. Чем меньше предприятие, тем выше его риск закрыться. Граждане, привыкшие к активному образу жизни, переживают ограничения куда более эмоционально, чем те, кто и так чаще всего сидит дома. Медики, в свою очередь, и вовсе поддержали бы полный локдаун. Они считают, что любая активность граждан выше минимальной необходимости перечеркивает борьбу врачей с пандемией, делает труд бессмысленным. Ковидные бунты – голос сложного общества, к которому любой власти придется прислушиваться.
Источник: