Загрузка…
За пеленой праздничных мероприятий, посвященных юбилею Байкало-Амурской магистрали, в воспоминаниях первопроходцев о вчерашней «стройке века» нет-нет да и пробивалась горькая правда об их непростой жизни.
ЖИВ, КУРИЛКА!
В разные годы БАМ и называли по-разному: сначала стройкой века, потом самым длинным памятником эпохи застоя, а еще позже — дорогой-призраком.
Особенно сложными в биографии Байкало-Амурской магистрали выдались первые постсоветские годы, когда легендарная стройка стала чахнуть на глазах, а люди, отдавшие железке часть жизни, оказались у разбитого корыта.
И все же, несмотря ни на что, и пусть уже в XXI веке БАМ достроили. При этом бамовцы совершили практически невозможное, пробив в условиях вечной мерзлоты и тектонических разломов Северомуйский тоннель протяженностью около 15 км, который сократил дорогу через Ангараканский перевал с 57 до 23 км, а время в пути — с двух часов до 25 минут.
Сама магистраль протяженностью 4300 км, растянувшаяся от Тайшета до Советской Гавани и ставшая самым коротким железнодорожным путем к портам Тихого океана, сокращает расстояние перевозки грузов до Сахалина, Камчатки и Магадана на 1000 километров.
Но был и другой БАМ, особенно в 1970-1980-х. И была другая жизнь, особенно у первопроходцев. О них-то и хочется вспомнить сегодня, в дни празднования юбилея магистрали.
И РАДОСТИ, И ГОРЕСТИ
Друг привез с юбилейных мероприятий фотокарточки, которые я рассматриваю. Вот командир отряда имени XVII съезда ВЛКСМ Виктор Лакомов — не на югах, а в Тайшете живет — обходит ныне здравствующих бойцов. Вот прославленный бригадир Александр Бондарь сугубо по-товарищески обнимает в Тынде какую-то ветеранку. Улыбки, радостные лица…
Но кроме фотокарточек есть еще и слова. Изготовители текстов про юбилейные мероприятия хотели будто бы перещеголять всю глюкозу 70-80-х годов прошлого века. И никто из этой уважаемой когорты ни словом не обмолвился о том, что в чисто житейском плане бамовцам жилось ой как плохо.
Прояснил мне насчет этой беды тот же Виктор Лакомов, когда рассказывал, как поезд с его отрядом с Ярославского вокзала в апреле 1974-го отправился без него, командира. А он, оказывается, ждал встречи с председателем Совета министров СССР Алексеем Косыгиным.
— Алексей Николаевич заверил: сделано будет все возможное, чтобы мы не нуждались ни в чем по части снабжения. И слово свое сдержал, — сказал Лакомов.
Ключевое слово здесь — «снабжение». Люди, которые строили Северный Транссиб, по управленческой механике того времени рассматривались как потребители: им надо было платить хорошие деньги, чтобы они могли хорошо питаться и покупать на хорошие зарплаты ковры и дубленки.
Выполнил свое обещание Косыгин. И бамовцы-первопроходцы в долгу не остались. В Звездном, где начинала свой путь половина отряда, школу успели построить к 1 сентября. Вышли из палаток. А вот дальше с годами стало труднее.
— Мы строили бассейны под личиной емкостей для тушения пожаров и спортзалы под видом складов, — смеялся заместитель начальника Бамтрансстроя Анатолий Фролов, вспоминая свою управленческую молодость на западном участке в бытность начальником строительно-монтажного поезда. — Имели за это выговоры. У меня их, кажется, семь. Больше ни у кого из руководителей СМП, по-моему, не было.
Но и Фроловых таких больше не было. Да и отряды с их верой в голубые города составляли где-то один процент от общей массы строителей. Многие, если не сказать большинство, ехали за «жигулями». Подписывался целевой договор: стоимость выбранной подписантом модели ВАЗа делилась на 36 месяцев, и эта сумма получалась у большинства в районе месячного заработка. Чтобы покупать еду, нужно было, чтобы работал второй член семьи, попросту говоря, жена. А для этого требовалось одно: чтобы дети ходили в ясли, в детсад.
Про ясли лучший из премьеров советской эпохи не подумал. Он держал в голове все тот же, сохранившийся с 1930-х годов образ транспортного строителя: человек с чемоданчиком, в котором лежат 20 пачек «Беломора» да пара сменного нательного белья. Какие такие ясли?
ПОЧЕМУ ОНИ ГОРЕЛИ
О нужде в детсадах на партхозактиве 1986-го рассказала заведующая Северобайкальским гороно Ираида Муравьева. Она привела трагическую статистику бытовых пожаров и дала им свое объяснение:
— Муж — на целевом, у них двое детей. Мест в детских садах нет. Она что делает? Устраивается на работу. Ребятишек привязывает на веревку — так, чтобы до еды на столе доставали, а до печки не доползли. Но бывает, что…
Подписавший целевой договор уже не рассчитывал на защиту советского законодательства о труде. Его могли уволить в любой момент без объяснения причин. Одна из моих заметок была о том, как после лишения средств к существованию воспитатель детсада в Северомуйске обзванивала все предприятия поселка. Добрые голоса кадровиков звучали как под фонограмму: «Мы насчет вас в курсе. Вакансий нет».
Ну а у тех, кто вел себя смиренно, была другая проблема — дети.
И вот что. Многие из этих детей строили второй Байкальский тоннель. Многие сделали карьеру в столице и за рубежом. Но тогда многие их сверстники горели, многие росли в обстоятельствах безотцовщины.
НЕ ВПИСАЛИСЬ В НОВЫЕ РЕАЛИИ
Деньги на БАМе, конечно, были. Но при оценке человека они не значили ничего.
Ушел Михаил Калашников, который вынес из горящего вагончика знамя отряда «Крымский комсомолец». Ушел Саша Гомбоев — журналист Бурятского областного радио, который первым сообщил о находке на Шаман-горе самолета ТБ-3.
Примерно за полмесяца до того, как его найдут повесившимся в одном из кабинетов Дома печати в Улан-Удэ, он позвонит мне и скажет: «Никакого смысла в дальнейшем не вижу».
Повесится на вожжах командир отряда «Комсомолец Бурятии» Михаил Кокорин — человек, предложивший в дальнейшем, когда БАМ обрастет Прибамьем, переименовать поселок Таксимо в город Корчагин. Недотерпели.
Источник:
