Семью семь – сорок девять: глубокий синий и густой белый | статьи на inet-moll

Небесная Сова роняет перья, а писатель подбирает и пишет новую книгу. Каспар Давид Фридрих. Летящая сова на фоне лунного неба. Эрмитаж

По аналогии с тем, как Пушкин назвал переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения», критиков можно назвать пчелами просвещения, которые «опыляют», то бишь анализируют, вал современной литературы. Ольга Балла как раз такая пчела, хоть и считает, что ее тотемное животное – сова. А еще помимо эрудиции и трудоголизма отметим (а это редкий случай), что Ольга Балла – один из самых отзывчивых и неконфликтных критиков в нынешнем литпроцессе. В этом году у нее вышли три новые книги. С Ольгой БАЛЛА побеседовала Наталья РУБАНОВА.

Ольга, не только радуюсь, но и горжусь, что ваш «Пойманный свет» вышел в моем «Литературном бюро». Расскажите о замысле книги и как она создавалась: кажется, нам потребовалось всего месяца полтора, чтобы запустить томик критики в народ?

– Потребовалось чуть больше месяца: я начала собирать книжечку 8 июня, а 14 июля она уже вылетела в свет. Как все живое и настоящее, она сложилась непредвиденно, стремительно и сама собой. Едва появился замысел, стало понятно, что делать. Надо было по какому-то принципу упорядочить все хаотичное и избыточное многообразие текстов, написанных за многие годы. Я начала писать о книгах в 1996-м, до изрядных объемов написанного уже не дотянуться – у многого нет интернет-версий, многое погибло вместе со старым компьютером… Решила ограничиться XXI веком. Структурировать все это по жанрам «поэзия» – «проза» – «нон-фикшен» показалось неживым, статичным… да и вообще все эти жанровые деления условны. Пошла от направлений внимания, внутри каждого из которых и проза, и поэзия, и нон-фикшен решают примерно одни и те же задачи. Каждому – по главе. Условно и это деление – многие книги, о которых идет речь, могли бы оказаться и в других разделах. Зато стоило эти направления наметить – сразу стало ясно, что в какой раздел включать: так магнитное поле структурирует железные опилки вдоль своих линий.

Не все понимают значение подзаголовка «Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия»…

– Смысловые практики – персональный концепт, обозначающий все, связанное с обживанием и освоением человеком мира. Смысл, существующий не на уровне теоретических конструкций, не в виде рассуждений о нем, а воплощенный и воплощаемый в действиях разного рода, добываемый из любого подручного материала, обитаемый. Смысл как дом: архитектура и дизайн этого дома, его инженерия и коммуникации – как чувственный, повседневно проживаемый опыт. Когда, скажем, человек, как автор одной из рецензируемых книг, коренной москвич, получивший хорошее образование в университете, оставляет столицу и едет в Псковскую область лечить зверей в заповеднике – это чистой воды смысловая практика. Когда человек всматривается в свое восприятие разных искусств и описывает его – не теоретически, а именно художественно! – это смысловая практика. Когда человек ездит по городам и странам, позволяя им что-то менять в его внутреннем устройстве, даже когда просто взрослеет и осваивает новые возрасты – это чистейшая смысловая практика. Любое теоретизирование – лишь следствие таких практик, они – основа теоретизирования, его питающие корни.

Учитывая неимоверное количество статей и рецензий, которое вы написали, что отсекали в первую очередь?

– Главный принцип: отбирались тексты, в которых мне на полях чужих книг, чужого опыта удалось сформулировать что-то важное для себя. Но авторский эгоцентризм тоже преувеличивать не стоит: всякий раз это такое важное, что, по-моему, имеет значение и за пределами моей исторически случайной персоны. В первую очередь отсекалось написанное по чистой обязанности. А сколько я еще всего забыла просто по рассеянности! Уже собрав «Пойманный свет», я спохватилась, как многое осталось за его пределами. Например, из написанного для сайта Радио «Свобода»: я туда два года подряд писала каждые две недели, там было много важного. В последнюю очередь отсекалось то, о чем становилось ясно: уже не лезет. Я решила, что книжке надо задать внятную структуру и четкие границы, не давить читателя расползшимся избытком: распухшую томину никто не прочитает. Недостаток, недосказанность действуют сильнее, заставляют тянуться вслед недостающему, а избыток агрессивен, от него хочется защищаться. Поэтому – семь глав, в каждой по семь текстов. Число как будто произвольное, но, во-первых, символически нагруженное, во-вторых, в моем синестетском восприятии красивое чисто колористически: глубокий-глубокий аквамарин, цвет моря. Парадоксальный цвет: одновременно собирающий и дающий свободу. Семью семь – сорок девять: глубокий синий и густой белый. Средиземноморские цвета. Скорее всего это, кроме меня, никому не видно и немногим понятно, но это и не важно: главное, чтобы было видно и понятно мне и задавало мне чувство предмета, тонус его восприятия.

Книге «Пойманный свет» присвоена возрастная квалификация «18+», ибо там обнаружили бранную лексику («Будет в масть тебе, сука, завидный исход!»), сцены курения («Папиросу закурил и перекрестился») и употребления алкоголя («И кайфовать за бокалом»). Все это цитаты из рецензируемых вами книг… Откомментируете?

– Это волнующее обстоятельство: я никогда еще, дожив до печальных седин, не писала текстов 18+, надо же когда-нибудь уже и начинать! Оно вызвало во мне бурю разнообразных чувств, одно интереснее другого. С одной стороны, я, конечно, была заинтригована и польщена, с другой – почувствовала себя жестоко испорченной, поскольку со словом на букву «с», о ужас, в отличие от нынешних, надо думать, голубино-чистых восемнадцатилетних, успела познакомиться еще в детском саду. Степень чистоты нынешнего юношества, до 18 лет остающегося незнакомым с табаком и алкоголем и узнающего о них со страниц сборников литературной критики, наполняет меня трепетом. С третьей стороны, большая удача, что советская власть кончилась, а то бы упрекнули еще и в религиозной пропаганде: «перекрестился» ведь! Кстати, цитаты из авторов – один лучше другого: Парщиков, Стратановский, Осокин.

Вас можно назвать «романтичным критиком», к тому же ваш стиль отличается от стиля коллег. Многим не по нутру виньеточность вашего письма – другие же страстно мелизматикой увлечены. Как вы относитесь к анахронизмам и что для вас так называемая языковая избыточность?

– Никакой языковой избыточности я у себя как раз и не вижу… хотя да, всякую избыточность, и языковую и неязыковую – как полноту жизни – страстно люблю! Что такое виньеточность, не знаю. Вот Александр Константинович Жолковский виньетки пишет, так у него это продуманный тип высказывания со своими устойчивыми жанровыми признаками, я нежно его люблю как автора и человека, но я же не пишу ничего похожего! Поверите ли: не могу догадаться даже, в чем моя романтичность. …Вполне допускаю, что извне мои писания кем-то видятся иначе – вот бы узнать, как! Я же вижу просто: пишу как думаю, как говорю внутри себя; внутренняя и письменная речь у меня, человека письменного, почти совсем совпадают. Резкого отличия от стиля коллег – от кого? они же разные все! – тоже не замечаю… Анахронизмы… а они у меня есть? Вообще я их очень ценю: человеку мало одного времени, данного ему провидением в ощущениях, и куда бы лучше ему жить во всех временах сразу и говорить всеми языками, – не форма ли это бессмертия? Только я, по-моему, устройством и речи, и головы вполне укоренена в своем времени-и-месте.

Кирилл Ковальджи когда-то сказал, переводя стрелки на поэзию, так: «Я сразу отличу мертвую кошку от живой». А какие у вас критерии оценки поэтического текста? Вы же и сами «баловались» стихами и книжку выпустили?

– У меня примерно те же критерии, что у Ковальджи: чувство живого, чувство внутренней музыки. То есть они прежде всего вполне иррациональны, а рациональная аргументация – потом. Моя внутренняя формулировка: сильный текст – тот, от которого волоски на теле дыбом становятся. При всей моей любви к первичному, оригинальному, ломающему инерции – это не обязательно нетривиальность решений словесных или смысловых: возможны стихи, например, целиком в традиционном русле, сплошь из опробованных ходов, но с пронзительной внутренней музыкой. И с ними живешь, и они не отпускают. В юности я писала, да, надеялась, что всерьез. Потом сожгла основной объем написанного, но рука поднялась не на все. В этом году издала оставшееся – в память о юности.

Что вы думаете о сегодняшнем состоянии критики и сколь значима для вас премия «Неистовый Виссарион»?

– Критика жива и будет жить: ярких, глубоких людей, думающих и пишущих сейчас о литературе по-русски, много, в том числе совсем молодых. Из моих ровесников я бы в первую очередь назвала Дмитрия Бавильского, из следующего поколения, рожденного в семидесятых, – Александра Чанцева, из восьмидесятников – Юлию Подлубнову, из родившихся в девяностых – Валерия Отяковского. Получение премии «Неистовый Виссарион» в прошлом году стало для меня полной неожиданностью: не знаю, честно сказать, за что, кроме гиперпродуктивности. Может быть, еще и потому, что я ни с кем не ссорюсь – не выношу этого физически. Соперники у меня были один сильнее другого. Интересное и странное приключение, история не обо мне, которую я прожила как свою. Удивительный опыт.

Не за горами ваш новый томик под условным названием «Книга, написанная совиным пером»: эссеистика?

– «Записки совиным пером»! Перья Небесной Совы, роняемые ею в момент, когда она пересекает границу между ночью и утром. Смыслы и предсмыслия предрассветного времени. Большего пока ради интриги не скажу! Скажу только, что в лучшую пору года – осенью! 

Источник: ng.ru

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Программы и компоненты
Добавить комментарий