В чертогах подсознания. Фото Дамира Юсупова/Большой театр
В Большом театре идет премьерная серия «Саломеи» Рихарда Штрауса. Эта постановка в некотором смысле сенсационная: один из первых в мире спектаклей (а учитывая состав постановщиков и исполнителей, первый), показанных для публики за последний год. Что ж, команда Владимира Урина застолбила заслуженное место в хронике мировой оперы. В Нью-Йорке «Саломея», созданная в рамках копродукции с Метрополитен-опера, пойдет через несколько лет.
«Саломея» – потрясающий по качеству и исполнению спектакль. Его в Москве ждали очень давно. Это понимаешь, как только открывается занавес и видишь черный зал дворца Ирода. Сценография (художник Этьен Плюсс) еще преподнесет сюрприз. Когда начинает всплывать темница Иоканаана, мало кто предполагает, что нижний ярус вытеснит верхний целиком. Впечатление это производит восторженное и жутковатое одновременно.
На грани реальности и работы подсознания балансирует и мир Саломеи, и сценография это визуализирует – черный зал и белый подвал, черное платье в одном пространстве и белое в другом. Но не только – режиссер Клаус Гут тонко выстраивает игры разума, которые приведут Саломею из мира по Набокову «бедной, замученной девочки» в каратели. Практически кинематографическими приемами – намеки, жесты, детали – Гут поддерживает напряжение. Гут пытается как детектив найти причины жестокости Саломеи.
В начале спектакля девочка под звуки музыкальной шкатулки играет с куколкой, а потом остервенело и даже сладострастно отрывает ей руки. Вот она – Саломея – жертва и мстительница. Певицу Асмик Григорян сопровождают шесть спутниц, девочек разного возраста. Начиная лет с семи, когда малышка впервые почувствовала, в какие игры играет с ней отчим – и до (условных) 14, когда она уже понимает и желания Ирода, и чувствует свою власть над ним, и, что самое ужасное, осознает предательство матери, от бессилия перед ситуацией пребывающей в вечном алкогольном дурмане.
Танец семи покрывал по очереди танцуют все девочки, от самой маленькой (играючи) до самой взрослой (уже с тошнотворным ощущением). И в этот момент Саломею становится неимоверно жаль. Понимаешь, какой путь прошла героиня, сколько раз она танцевала на оргиях во дворце Ирода. Этот момент и становится переломным, когда жертва превращается в карателя.
Кто же Иоканаан, полуголый узник с выбеленным телом, сидящий на цепи в чертогах разума Саломеи? За что она наказывает его? Кажется, что это сам Бог, тот, в чьей защите она так нуждалась. И чьей защиты так и не получила. Убив его – а голову Иоканаану отрубают девочки, – Саломея убивает свое прошлое и становится свободной (девочка в видеопроекции радостно крутится под музыку музыкальной шкатулки). Но одновременно она убивает и Бога – то есть все лучшее в себе, и ее поглощает темнота ночи, освещаемая лишь холодным светом луны. Саломея уходит, оставляя позади и Иокасту, и упавшего замертво Ирода. Уходит не оглядываясь.
Партия, с которой Асмик Григорян прославилась после зальцбургского спектакля Ромео Кастеллуччи, здесь наполнена другими оттенками, и певица играет свою роль феноменально. Загнанный зверек, девочка, которая хочет тепла, сострадания (с дочерней нежностью она обнимает Иоканаана), становится обольстительницей. Вокальная виртуозность идет парой с полнотой интонирования, когда можно по одному пению представить развитие образа. Ее партнеры – тенор Винсент Вольфштайнер, не столько царь Ирод, то есть человек власти, сколько порочный буржуа, почти клоунесса в рыжем парике и платье-портьере Анна Мария Кьюри (Иокаста) и могущественный Томас Майер (Иоканаан) вместе с Григорян составляют гармоничный ансамбль.
Наконец, дирижер Туган Сохиев, чья «Саломея» кажется поначалу технически безупречной, но эмоционально стерильной, в процессе доказывает свое право на интерпретацию, подчеркивающую не столько роскошь оркестровой ткани или экзальтацию звуковых образов, сколько леденящий ужас, который пробирает слушателя по мере осознания замысла Клауса Гута.
Источник: