Эпоха Каджаров длилась с конца XVIII века до 1925 года. Фото предоставлено пресс-службой Музея Востока
На большой выставке «Роскошь заката: Иран эпохи Каджаров» в Музее Востока из 300 экспонатов основная часть показана впервые. Это чуть меньше трети собрания каджарского искусства Музея Востока – как там говорят, одного из самых представительных в мире. Кроме того, эпоха, длившаяся с конца XVIII века до 1925 года, проиллюстрирована вещами из Фонда Марджани, Государственного архива РФ (ГАРФ) и Кунсткамеры. Сокуратор проекта Полина КОРОТЧИКОВА (выставку они готовили с Марией Кулланда) рассказала корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ о том, как избирательно искусство Ирана заимствовало элементы европейской культуры и как европейцы способствовали созданию мифа этой державы о самой себе.
– Полина, на выставке есть упоминания о литераторе Владимире Тардове и востоковеде, отправленном в политотдел Волжско-Каспийской флотилии Рудольфе Абихе, которые подарили Музею Востока произведения эпохи Каджаров, при этом пишут, что у вас одна из крупнейших коллекций этого периода – наряду с Лувром, Музеем Виктории и Альберта и Эрмитажем. Как она формировалась?
– Она действительно очень большая, но говорить о серьезных вложениях конкретных людей, помимо Тардова и Абиха, не приходится. Много единичных вещей было подарено или куплено у конкретных людей, от которых не осталось никаких данных, кроме фамилий. Некоторые экспонаты поступили из Государственного музейного фонда (куда, в свою очередь, попадали разными путями), Музея Строгановского училища, Музея народоведения и других мест. А в процессе работы с музеем-усадьбой «Остафьево» выяснилось, что, например, живопись и металл Каджаров у нас во многом происходят как раз из усадьбы Вяземских-Шереметевых.
– Они сами собирали такое искусство?
– Для меня это большой вопрос, с ним нужно разбираться. К выставке в «Остафьево» у нас запросили произведения, и таким образом мы выяснили их происхождение.
– Портреты, в которых наряду с традициями персидской миниатюры проступает европейское влияние, производят, наверное, самое сильное впечатление на выставке. Когда в Иране появилась станковая живопись – при Сефевидах?
– При Сефевидах Иран познакомился с европейским искусством, но не со станковой живописью. В Исфахан, который называли «столицей мира» из-за активной торговли, приезжали европейцы и привозили туда гравюры – быстрое в распространении искусство. Поэтому представления о европейском искусстве формировались на основе печатной графики, и какие-нибудь персидские дамы у окна с пейзажем появились после ренессансных изображений Мадонны с младенцем. Мастера, работавшие в этом стиле на излете эпохи Сефевидов, например Мухаммад Заман, занимались в основном миниатюрой, но в ней появилось пространство, европеизированный пейзаж и т.д. Между Сефевидами и Каджарами были еще две краткосрочные династии Афшаридов и Зендов. Тогда, около середины XVIII века, сефевидское влияние начало трансформироваться в станковую живопись. А Каджары стали использовать ее для своих целей.
– Мирза ал-Хасан Гаффари, придворный художник шаха Насир ад-Дина (1848–1896), выступавшего за европеизацию, учился в Европе и вслед за шахом присматривался к фотографии. Государство финансировало ученичество художников за границей?
Музея Востока
– Да, и отправлять их в Европу стали задолго до Гаффари, еще в начале XIX века. К примеру, иконографию канонических портретов Фатх-али-шаха разработали его придворные мастера, учившиеся в Европе. Уже этот шах понял, что, чтобы транслировать в мир представления об Иране как о сверхдержаве, нужно осовременить и стилистику искусства. Что касается Гаффари, он попал во вторую волну, когда изменился политический контекст, в частности прошли Русско-персидские войны, державы помирились. Уже с середины XIX века у России с Персией выстраивались экономические отношения, туда ездили русские инженеры строить дороги, русские промышленники открывали там производство. Учиться стало проще, к тому же стала распространяться фотография, которую Гаффари вслед за шахом полюбил. Более того, при Насир ад-Дине была открыта академия Дар ал-Фунун, где Гаффари преподавал на факультете живописи и где работали европейские фотографы, в том числе придворный мастер шаха Антон Севрюгин.
– Почему при заметном европейском влиянии XIX века местные художники не ориентировались на современную живопись, а, кажется, скорее на ренессансный портрет?
Музея Востока
– Думаю, для иранцев была очень важна традиция. Вообще я с трудом представляю себе этих художников, вырванных из привычной им среды. Плюс к тому эта эпоха – время мифологем: все обучение строилось на местной древней истории, и мне кажется, что в Европе они половину могли просто не понимать, хотя с искусством портрета им было проще. Не могу себе представить, как можно воспринять, скажем, Эдуарда Мане, если ты вырос на персидской миниатюре. Их отправляли, чтобы научиться писать по-европейски, с очень конкретной целью. Это как у нас в парсуне, превращавшейся в портрет.
– При этом впечатление, будто они и отношение к атрибутам заимствовали из ренессансной европейской традиции. На выставке есть «Юноша с зайцем», так там и цветочный натюрморт почти европейский, и этот зверь, который, кстати, наверное, что-то значит?
– На зайцев они не охотились, скорее всего это символ. В древности его ассоциировали с плодородием и благополучием.
– Сложно изучать эту эпоху?
(на дальнем плане) никогда не доставали
из запасников. Фото предоставлено
пресс-службой Музея Востока
– Да, ведь, с одной стороны, она к нам, в общем, приближена, а с другой – о некоторых вещах невозможно найти ничего. Например, у нас в разделе о быте есть «лубочная» керамика с разными сценками, но некоторые сюжеты пока никто не может восстановить, лишь предполагая, что скорее всего это фольклор. О демонах – дэвах – тоже непонятно, как найти информацию. Даже в Иране об этом не знают. Более того, они удивляются, к примеру, узнав, что металлические фигурки животных крепили на штандарты во время религиозных мистерий. Эта традиция в Иране утеряна, ее не помнят. Поэтому сейчас ситуация такова, что все исследования – как правило, результат работы европейских ученых. А наша выставка еще и о том, что в этой культуре много вопросов, и я буду счастлива, если кто-то на них ответит. В России о каджарском искусстве, за исключением Адели Адамовой, хранящей этот материал в Эрмитаже, тоже фактически никто не пишет.
– ГАРФ дал на выставку письмо шаха Фатх-али Николаю I с извинениями после убийства Грибоедова и пожеланием строить дружбу. Ответ последовал?
– Да, причем про дружбу он цитирует поэта Сахади. Ответ не нужно было отправлять, поскольку в Россию отправили 16-летнего Хосрова-мирзу, сына Аббаса-мирзы и внука Фатх-али. Все было сказано лично. Приехав в Москву, он отправился к маме Грибоедова, оба они плакали, и, пока он добрался до Петербурга и императора, им все уже были очарованы. Помимо всяческих извинений делегация привезла дорогие подарки, которые России были приятны.
Музея Востока
– К выставке было отреставрировано полотно «Битва арабов у Хайбара», которым, насколько я понимаю, музей очень дорожит.
– Его никогда не доставали из запасников, а сейчас отреставрировали и показали. Это очень необычная вещь, с которой я бы хотела еще поработать с научной точки зрения. Иконографически картина попадает в живопись кофеен, но большинство памятников этого круга сделаны гораздо проще. Мне кажется, либо это написано для кофейни, куда мог приходить шах, либо речь идет о мастере высокого уровня, который по какой-то причине вынужден был подрабатывать. Либо это был заказ для какого-то дворца. Однако ни одного аналога по качеству живописи я не нашла. Батальных полотен в принципе осталось немного: в частности, два есть в Эрмитаже, одно находится в Доме правительства в Дели (это был подарок британцам), и его никто не видит, а все репродукции плохого разрешения.
– При Насир ад-Дине Иран взял курс на европеизацию. А в Европе как воспринимали эту державу? Участвовал ли Иран, как, скажем, Япония династии Мэйдзи, в международных выставках, чтобы выйти на европейский рынок?
Музея Востока
– При Насир ад-Дине Иран начал участвовать в международных выставках в Вене, потом в Париже, Лондоне, но, как и Япония, возил туда старое искусство: ковры, керамику. На европейцев это произвело сильное впечатление, но в самом-то Иране традиции были уже во многом утрачены. Первыми очнулись ковроделы, но производство было преимущественно семейным делом, и они с новыми запросами просто количественно не справлялись. Тогда европейцы приехали в Иран поднимать производство. В Султанабаде, затем в Реште и т.д они открыли фабрики, там работало по 10 тысяч человек. Но тут есть важный момент: заказ от европейцев шел на эстетику, которую они видели в сефевидских образцах. Иранцы стали это перерабатывать и в итоге поверили, что это и есть их современное искусство. Сложился такой миф Ирана об Иране, рикошетом вернувшийся сюда через Европу. В конце века появились специализации. Например, в Кермане ткали огромные ковры вроде нашего «108 великих правителей Ирана и султан Ахмад-шах» (были и другие, к примеру, у нас еще есть «Великие цари мира», где соседствуют Александр Македонский и Наполеон). В керамике тоже шел интересный процесс: мы показываем характерные сине-белые изразцы с персонажами в костюмах прежних эпох. Это тоже была попытка восстановить собственное производство, предпринятая с подачи европейцев.
В этот момент формировалась коллекция будущего Музея Виктории и Альберта. А в Иране тогда работал сэр Мердок Смит, он был инженером и строил дороги. Был у него еще тайный заказ собирать интересные вещицы. Смит сдружился с молодым иранским мастером Мухаммадом Исфахани, и они начали воспроизводить сефевидские изразцы, но уже не для стен, а в виде декоративных панно туристического толка. И опять же сами иранцы поверили, что это и есть их родное искусство.
Музея Востока
Что-то, как ковроткачество и керамика, благодаря европейцам расцвело, однако многие отрасли просто умерли, поскольку не выдерживали конкуренции с европейским производством.
– Россия и Великобритания повлияли на каджарскую культуру?
– Да. Но Великобритания в первую очередь повлияла на военный быт. В Иране старались реформировать армию: сначала договорились с французами, однако быстро переругались и обратились к англичанам. Влияние России было другим. Мы показываем связанный с революцией ковер начала 1910-х «Первые лица Ирана», где есть, с одной стороны, соловьи и розы, а с другой – ворона и лисица. Такие ковры изготавливали в Карабахе, регионе между Россией и Ираном, и местные мастера стилизовали все подряд. Или вот мы попросили у одного коллекционера самовар. Иранцы до XIX века пили только кофе, но в эпоху Русско-персидских войн персы русских полюбили и старались им угодить, поскольку те не мародерствовали. Русские научили – сначала базарных торговцев – заваривать чай. Уже во второй половине столетия путешественники стали жаловаться, что в Иране негде выпить кофе. Но самовары иранцы не производили до начала XX века, их закупали в России. Хотя вообще межкультурные влияния начались, конечно, раньше. Если посмотреть на их лаки, это напомнит хохлому.
Источник: