Скриншот телеканала «Россия 1»
Это интервью, сделанное в 2012 году, вошло в книжку «Диалоги с учителями», которая была подготовлена к юбилею факультета журналистки МГУ имени М. В. Ломоносова. Это был, скорее, разговор с отступлениями-размышлениями, с попутными портретами тех, у кого учился, с кем работал, кого любил и ценил в своей жизни Ясен Засурский.
-Ясен Николаевич, многие преподаватели факультета журналистики о вас говорят как о своем учителе. А вы чей ученик?
— У меня были учителя, которые учили меня английскому языку, английской и американской литературе. Какого-то одного человека я не могу назвать. Учителем я считаю и своего научного руководителя Романа Михайловича Самарина. Человек очень богатый знаниями и культурой. Если говорить о старших товарищах, то я бы назвал Константина Иакинфовича Былинского, который заведовал кафедрой стилистики русского языка. Он дал мне многое в плане понимания работы университета, воспитания студентов, формирования культуры текста не только газетного, но и литературного. У нас с ним были очень хорошие отношения. Основателем факультета был Евгений Лазаревич Худяков, он был заместителем главного редактора газеты «Известия». Это тоже был очень человек хороший и очень честный. У него, правда, были конфликты со студентами, может быть потому, что они на тот момент не учитывали его возраст.
— Вы выделяете из всех Константина Былинского? Почему?
— Потому что он был вдохновителем факультета. Для него очень важны были не только языковые проблемы, но проблемы становления личности, свободной личности, несмотря на то, что жил он не в самое либеральное время. Он всем нам подавал пример толерантности и уважения. И эту традицию мы от него переняли и стремились на факультете ее поддерживать.
Константин Иакинфович был консультантом нашего радиокомитета и вел курсы для дикторов.
— Сложно, наверное, было поддерживать гуманитарную атмосферу на идеологическом факультете?
— Конечно, у нас были срывы какие-то, не без этого. И все-таки мы смогли сделать факультет тем местом, где люди свободно дышат, свободно думают, работают в дружеском сообществе. Былинский, к сожалению, рано ушел из жизни. У него был один сын, но мне он, помню, говорил: «У вас должен быть не один сын».
— А у вас один сын?
— У меня один сын, два внука и пять правнуков.
— Вы строгий отец?
— Я считаю, что я был достаточно строгим. Но строгость не означает крик и вопли. Я добиваюсь того, чтобы люди выполняли свои обязанности или обязательства.
— У вас есть какие-то приемы, которые помогают вам выстраивать отношения с людьми?
— Наверное, есть, так как я всегда нахожу пути к взаимодействию. На этом строилась у нас работа и в деканате.
— Как вы стали деканом?
— Я очень не хотел быть деканом. Но когда умер Евгений Худяков, у нас были назначены выборы декана. И мои коллеги стали просить, чтобы я согласился стать деканом. Повторяю, что не хотел, так как я не стремился сделать карьеру. Мне казалось, что лучше бы мне заниматься американской литературой. Но коллеги настояли, они ходили в ректорат, ходили даже в ЦК. Кстати, на должность декана была еще одна кандидатура, предложенная Центральным комитетом партии. Были разные сложности, но они сумели их преодолеть. Мне кажется, что они меня поддержали в интересах развития факультета. Они считали, что если придет другой человек, будет труднее развиваться. Я и сейчас не уверен, что я лучшим образом поступил, став деканом. Но я удовлетворен тем, что я участвовал в создании факультета. Мне кажется, что факультет журналистки очень хорошее место для учебы и мне кажется, что здесь можно стать культурным, цивилизованным человеком, что очень важно для журналиста.
— Были ли в вашем детстве какие-то предпосылки к тому, чтобы вы придете к журналистике?
— Я очень интересовался тем, что происходило в мире. В 1936, в 1937 годах, когда шла война в Китае, в Испании, я следил за происходящими событиями. Мы с отцом на карте мира чертили линию фронта. Для меня это были очень близкие вещи. Я и сейчас отношусь с пиететом к испанским республиканцам.
— Интерес к общественной жизни у вас от отца?
— Отец мой активно интересовался этими событиями. Он вел дневник, и я читал его иногда. Отец был главным инженером, работал в Министерстве тяжелой промышленности. Он много ездил, в разных странах бывал. Ездил в Америку в 1939 году, и мне потом много о ней рассказывал. В этом смысле у меня сформировался интерес к международной жизни. Я также с увлечением изучал английский язык. У нас была знакомая, которая занималась со мной английским языком. И когда я вернулся из эвакуации, она посоветовала мне поступить на подготовительные курсы в Институт иностранных языков.
— А вы где были в эвакуации?
— Мы эвакуировались в Барнаул.
— По возвращению в Москву вы продолжили заниматься английским языком?
— Да. Я поступал в иняз, сдал экзамены, по которым у меня были отличные оценки. Но меня не могли принять, потому что я не имел на том момент аттестата зрелости.
— Вы были школьником, когда решили поступать в институт?
— Да. Помню, как я пришел один к профессору Чемоданову, и он тогда написал резолюцию: «Разрешить ходить на занятия». После получения аттестата зрелости меня зачислили и сразу на второй курс. В то время меня журналистика интересовала, но я журналистикой не занимался.
— Не было ли у вас сожаления, что вы работаете не на филологическом факультете?
— Нет, не было, так как я всегда занимался литературой. После окончания я остался работать на филологическом факультете и читал там лекции. Потом меня взяли на работу в издательство «Иностранная литература», там я редактировал переводы. Это очень расширило мой кругозор. Я встретился там с очень интересными людьми, переводчиками. Работая в издательстве, я сотрудничал с институтом мировой литературы. «Литературной газетой» был направлен в Америку во время студенческих волнений, и оттуда я писал для газеты.
— Существует для вас принципиальная разница в подготовке журналиста и филолога?
— Есть разница и она существенная. Журналист должен быть в курсе событий, он должен понимать их логику и уметь о них писать. А филолог должен изучать язык и литературу. Я с удовольствием занимался литературой. Сейчас мы работаем над изданием большого труда по истории американской литературы. Пять томов уже вышло.
— В одном из интервью вы сказали, что любите Сэлинджера?
— Это очень хороший писатель. Я ценю очень многих американских писателей, со многими из них, я знаком лично, с Брэдбери, например.
— Вы часто бывает за границей. Что вам дали зарубежные поездки?
— Я был стипендиатом ЮНЕСКО, и это дало мне возможность поехать во Францию. Потом я участвовал в разных конференциях. Был в центре по преподаванию журналистики в Страсбурге. Пребывание в Центре помогло мне в работе над составлением учебного плана, так как я учитывал то, что было в американском и французском опыте. В той среде я варился, многое узнавал. А потом мы очень многое из европейского опыта внедряли у нас на факультете. Наш учебный план вобрал в себя и подходы к набору дисциплин, и к тому, что нужно преподавать студентам. К сожалению, сегодняшняя наша реформа образования не следует традициям английской, французской и даже американской системы. Это что-то половинчатое и разрушительное
— Разве там другой подход?
-В Европе все основано на широком гуманитарном подходе, хотя американцы – не большие сторонники такой широты взглядов. Новые технологии хороши, но главное научить студентов знать и понимать, но и у них такого схематизма нет. Мои зарубежные коллеги еще до изобретения компьютера говорили, что на машинке печатать мы студентов всегда научим, а вот думать научить важнее, но сложнее. Мы тоже не пошли по технократическому пути, хотя новые технологии важны чрезвычайно. К сожалению, новые реформы не создают условий для того, чтобы молодой человек учился размышлять. Они формируют навыки угадывания в первую очередь. Это, я считаю, самым большим просчетом в новой системе образования.
— Вы работаете на факультете с 1953 года?
-Я начал работать на факультете 22 февраля 1953 года, а в марте этого года умер Сталин.
— Символично.
— Да, наверное, звучит символично, потому что наш факультет наиболее активно развивался после смерти Сталина. Мы прошли через десталинизацию. Скажу вам, что это было очень и очень непросто, нас многие критиковали за толерантность, либеральность в отношении к студентам. Но мы остались верны в этом себе, несмотря ни на что.
— Кто ваш самый любимый писатель?
— Из наших?
— Да.
— Я думаю, что все-таки Чехов. Я высоко ценю его как драматурга. Я видел его пьесы и в Америке, и во Франции, и в Англии. Он всем понятен. Я думаю, что Чехов второй драматург в мире после Шекспира.
А из западных?
— Их много, кого я ценю. И Уитмена, и Драйзера. Мы уже вспоминали Сэлинджера.
— К вам в разное время приходили преподаватели факультета и предлагали разные нововведения. На что-то вы давали «добро», на что не давали. Как вы чувствовали, где стоит игра свеч, а где не стоит? Интуиция?
— Интуиция, наверное. Видите ли, дело в том, что я много ездил по миру. Смотрел с интересом, как работают во Франции, в Англии, в Америке. В нашем образовании, конечно, сложились свои традиции, но, к сожалению, у нас всегда отставала практическая часть, хотя мы как могли ее восполняли. Так, в период оттепели мы создали социологическую группу, Евгений Павлович Прохоров был назначен ее руководителем. Эта группа хорошо и интересно работала, но там не все сложилось так, как могло бы сложиться. Было особое время, наш партком не все одобрял, часто нас наказывали за научную инициативу. Но мы старались спокойно отстаивать свои взгляды.
— Вот уже несколько лет вы не декан, а президент факультета. Как вы пережили этот период своей жизни?
— Мне сказали, что это, может быть, стоит сделать. Я не стал ничего предпринимать для того, чтобы остаться деканом. Посчитал, что этот шаг я должен совершить. Сейчас у меня больше времени появилась, я помогаю, чем могу, Елене Леонидовне, и другим.
— А почему именно Елена Леонидовна Вартанова стала вашей преемницей?
— Я всегда думал о ней. Я знал, что она будет деканом, и она знала об этом. Елена Леонидовна многое знает, много умеет. Декан, который работает спокойно, без скандалов, заботится о факультете, — хорошая кандидатура. Смотрите, как факультет сегодня выглядит! Кроме того, Елена Леонидовна очень серьезный специалист, много занимается новыми технологиями. И в этом смысле наш факультет находится в русле новых подходов и открытий.
— Сегодня студенты активно интересуются политикой. Преподаватель может (или должен?) комментировать на занятиях происходящие события?
— Он не может этого не делать, если он преподает журналистику. Но не нужно навязывать студентам своих убеждения, нужно им помогать разобраться в том, что происходит и не давать готовых решений. Хотя, конечно, разобраться в процессах нашей жизни очень трудно сегодня, потому что пресса находится в сложном положении. Посмотрите, телевидение в основном развлекательное, этические нормы, как правило, для многих журналистов вообще не существуют Аналитической журналистики очень мало. Мне бы хотелось, чтобы у нас на факультет главной специализацией стала бы аналитическая журналистика.
…
— Какая сегодня журналистика?
-Журналистики сегодня мало, потому что есть две трудности. Одна заключается в коммерциализации общества, а вторая заключается в том, что существует управляемость со стороны государства. В условиях, когда нужно выполнять указания сверху, нельзя создать живую газету.
— За что вы себя больше всего уважаете?
-Я уважаю себя за то, что я старался поддерживать людей. Никому из них я не помешал стать тем, кем они могли бы стать. Люди, работающие и живущие рядом со мной, были достаточно свободны, чтобы действовать по своим убеждениям. Я никого не перевоспитывал, никого никогда не ломал.
— Что человека делает свободным?
— Думаю, что наличие людей, с которыми он может общаться, которые могут его понять.
— Вы по жизни больше учитель или ученик?
— Конечно, ученик, я постоянно продолжаю учиться.
— Сейчас что вы осваиваете?
-Думаю о тех изменениях, которые происходят в мире. Сегодня другая техника, другая технология, другие люди, поэтому нужны новые подходы и новые решения. Темпы развития очень велики, и в этих условиях важно сохранить гуманистическое начало. Важно понять этот новый мир и найти пути его преобразования. И тут никакая революция не поможет, она не принесет решений. В этом мире другие границы проходят между людьми. Мир, видимо, готов к тому, чтобы не разрушаться. Есть люди, которые готовы к созидательной работе, но нельзя отрицать социальные, экономические различия. Они по-прежнему остаются. Но острота их в другом плане. Она, скорее, в этической плоскости. Я думаю об этом.
— Для вас интереснее люди или книги?
— Люди, но и книги очень важны, без книг, для меня, нет людей.
— В какой период своей жизни вы были больше счастливы?
— Я был очень счастлив после смерти Сталина. Это было время обновления, Тогда появилась реальная перспектива нового развития страны и мира. Потом, правда, вернулись старые страхи, они отравляют жизнь и сейчас.
— Вы видите перспективу развития современного мира?
— Она, конечно, есть, но за нее нужно бороться. Сегодня все намного сложнее, потому что изменилось экономическое положение в мире. И в этих новых реалиях важно сохранить гуманистические ценности.
— Вы счастливый человек?
— Думаю, что, я счастливый человек, так как занимаюсь тем, что мне было интересно.
Источник: