Фото Reuters
Прочитал про «Похищение Европы 2.0» и, поскольку Европы целый год не видел, во многое готов поверить, во что раньше не верил. Богомолова, кстати, я тоже давно не видел, почти столько же, сколько и Европу, но время от времени переписываюсь с ним и даже по коротким его ответам не понимаю разгоревшегося на полях обсуждения его текста спора, он или не он это написал. Кто был на его спектаклях, едва ли сомневается в том, что Богомолов может и показать, и написать. Для тех, кого не убеждают яркие картины, он обычно добавляет экраны с «подстрочником». На мой взгляд, те, кто не верит в то, что Богомолов может написать, скорее всего не видели его спектакли.
В его манифесте, как и в спектаклях Богомолова, много справедливого, из числа очевидного. Читаю: «Человек – прекрасное, но и опасное существо. Словно атомная энергия, он обладает и созидательной, и разрушительной силой». Я согласен, полностью согласен. Конечно, как только в следующем, втором абзаце упоминается «сложный человек», сразу же – у тех, кто умеет помнить – из памяти всплыло воспоминание о статье, которая так и называлась «В поисках сложного человека», подписана была Даниилом Дондуреем и Кириллом Серебренниковым и вышла 11 с половиной лет назад, любопытная деталь – в «Российской газете», а нынешний манифест (та статья, конечно, тоже была манифестом) Богомолова опубликован в «прямо противоположной» ей «Новой газете».
Происходящие в Европе события, на которые Богомолов, кстати, как и я, смотрит из Москвы (и с этой точки зрения забавно выглядит диалог, в который вступил после выхода статьи Богомолова драматург Иван Вырыпаев: Вырыпаев упрекает Богомолова в незнании и непонимании Европы, в которой Богомолов не жил так долго, как Вырыпаев, и дальше учит нас правильному пониманию происходящего в России, из которой уехал 10 или даже 12 лет назад), Богомолов интерпретирует как следствие некоего сознательного решения ликвидировать сложного человека, поскольку, как известно, поэта далеко заводит речь, а человека – слишком далеко заводит сложность. Но куда естественнее предположить, куда очевиднее, что все происходящее сегодня в Европе – следствие все той же, прежней, привычной для европейца рефлексии, которую можно называть сложной, а можно, наоборот, простой.
Вот говорят: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Не знаю. Но даже не написавший и не опубликовавший свой манифест художник носит его в своем ранце, как маршальский жезл. Художник, тем более режиссер, – полководец, и без маршальского жезла ему пути не будет.
Богомолов написал – мы (из уважения прежде всего к себе скажем – все!) прочитали. С оценками, которые он дает террору соцсетей и нового «общественного договора», согласен почти полностью, с историческими примерами и цепочками причин и следствий, не будучи историком, хочется спорить. «Запад декларирует себя как общество, «заточенное» на реализацию личностных свобод. На самом деле сегодня Запад ведет борьбу с человеком как со сложной и трудноуправляемой энергией», – пишет Богомолов как о некой новой («сегодня»!) модели Европы и мира. Но разве инквизиция не боролась со сложностью и неоднозначностью? Нынешняя борьба обходится без костров, а признание вины тем, кто волей судьбы оказался на скамье подсудимых, – неизбежное требование любого суда.
Манифесты – как великаны, которые, как говорит Раневская в «Вишневом саде», только в сказках хороши, а так они пугают.
На полях «Европы…» Константина Богомолова, конечно, хочется сделать несколько карандашных, то есть скромных (их легко стереть ластиком) пометок. В порядке комментариев к описательно-мотивировочной части жесткого приговора нынешнему европейскому миропорядку (который мне тоже не нравится, и в Европе он Вырыпаеву, как мы узнали сейчас, нравится, а очень многим европейцам, которые сами в Европе родились и их родители в Европе родились, и родители их родителей тоже, – им этот новый миропорядок тоже не нравится, о чем они признаются с порога, и не в России – под пытками, а прямо у себя на родине, в Париже, например).
«Традиционные тоталитарные режимы подавляли свободу мысли. Новый нетрадиционный тоталитаризм пошел дальше…» Это так и не так. Свободу мысли – конечно, но ни один тоталитарный режим никогда не ограничивался и не довольствовался одной свободой мысли, всегда стараясь – как химия в известной ломоносовской цитате – далеко простирать руки свои в дела человеческие, далеко и еще дальше. С кем спать, что есть, где сын за отца не отвечает, а где – отвечает и даже очень… Притом что Богомолов прав, конечно, в том, как расцветает нынче пышным цветом террор среды, когда общество становится куда более сильным и страшным орудием подавления, чем государство. И либеральный террор оказывается не либеральнее любого другого, а порой еще безжалостнее к инакомыслию. Все, что пишет Богомолов про социальные сети, он не раз испытал на собственной шкуре. Он и сам пользовался соцсетями как инструментом репрессий. Занимаясь искусством, невозможно отказаться от иерархии, любая демократия обречена, если в результате народного волеизъявления будет разрушена система управления государством, а с нею – система канализации, водопроводная система и все прочие. Соцсети отрицают иерархию, поэтому любой Художник, как и любой Политик, не может согласиться с этим – по словам Богомолова – новым бесконтактным и анонимным насилием, а Государство не может и никогда не сможет согласиться со следствием всего этого – анонимной безнаказанностью. Да и Карл Поппер написал, что любая демократия заканчивается вырождением.
Странно читать, что «христианство придавало сексуальному акту сакральность. Божественность и красоту». Я не богослов и вряд ли когда-то им стану, но, вероятно, мы читали какие-то разные книжки о христианстве, хотя ничего подобного не писали не только в журнале «Наука и религия». Эротика действительно была предметом искусства, но христианство, как и другие традиционные религии, такое искусство не приветствовало.
А с тем, что «секс – это свобода. Секс – это опасность…» и т.д. спорить трудно, тут кстати было бы поддержать профилактику заболеваний, передающихся половым путем (это – если мы отстаиваем консервативные ценности, только в этом случае).
Про трансграничность общества и глобализацию как часть новой тоталитарной империи – снова не поспоришь, тут как с сексом. Раньше советский еврей, пусть и вдоволь намучавшись, мог рассчитывать на выезд в Израиль (да еще – через Вену). Скажите, куда податься нынешнему европейцу? Если снова обратиться к сказочным примерам – мы стремились в Европу, как старуха из сказки о рыбаке и рыбке, но в отличие от старухи видели в ней не только дворцы, но и пушкинскую свободу, которая должна была нас встретить у входа в эти дворцы. А когда темницы пали, глазам открылся вид на все то же разбитое корыто.
Забавно: поправляя ошибку Богомолова про детей, которые, как советские пионеры-герои, предают сегодня родителей в США, редакция приводит лишь еще более убедительные подтверждения его правоты. Да, тут он снова прав. Прав, прав, прав…
Европа (во всяком случае, официальная) нас не слышит и не понимает. Стараясь ей что-то объяснить (официально), мы не можем найти слова, которые были бы там понятны.
Нам точно что-то нужно! В этом я полностью и безоговорочно с Богомоловым согласен.
Прочитал про «Похищение Европы 2.0» (еще раз прочитал). И упоминание суда (несколькими абзацами выше) тут не случайно, конечно (я тоже подбирал слова): вводная и описательно-мотивировочная части по преимуществу сопротивления и желания спорить не вызывают… Да даже и резолютивная – почти не вызывает желания спорить, поскольку в художественном тексте автор имеет право на гиперболы и прочие вариации преувеличений. Мне не нравится судья, то есть автор. Не Константин Богомолов – видный мужчина, красавец, лицедей, а… Расскажу анекдот, хотя говорят, что это подлинный случай. 6 июня 1954 года в Москве открывали памятник Юрию Долгорукому. И вот, когда скрывавшая монумент белая ткань упала и открыла собравшимся фигуру князя на коне, в наступившей тишине громко прозвучал голос скромного композитора Каца: «Не похож». Богомолов, которого мы воспитали и в отличие от Европы не потеряли, не похож на того, кто способен, как Данко или (Горький с ним, с Данко!) Пуришкевич, повести нас вперед или назад, возглавив движение налево или направо. Богомолов – как художник – больше похож и давно уже, казалось, выбрал и свыкся с ролью регулировщика, подобного сказочному камню, красиво возвышающемуся в сказочной степи и напутствующего богатыря на распутье: направо пойдешь… налево пойдешь… прямо пойдешь… Как Соловей-разбойник, он нападает то на Пушкина, то на Достоевского так, что летят клочки по закоулочкам… Конечно, он – наш. Наш герой, сказочный. Кстати о распутье: в знакомой нам, его верным и неверным зрителям, богомоловской «розе ветров» приличных вариантов прежде путникам не предлагалось.
Источник: