Выйти из пространства и оставить себе лишь
время. Рисунок Леона Гутмана (США)
Этим летом великий и ужасный Андрей Бычков стреляет по-македонски. С двух рук – двумя книгами. Живых не брать.
«ПЦ ПМ» (оцените призыв названия!) – это небольшой роман «Графоман» 1989 года и рассказы разноудаленных дней. Роман – о сакрально-урбанистическом убийстве: герой подбрасывает по городу записки неизвестным людям, привет Ги Дебору. Рассказы – обо всем, от поездки на метро до спуска на лыжах. «Тот же и другой» – самый, кажется, последний: мучительнейшая история о смерти родителей, о болезни сына и прочих семейных ужасах.
Но Бычков не был бы Бычковым, не пропусти он все это через ницшеанскую мясорубку, щедро закинув соли и перца Делеза и Гваттари. По сравнению с этим стряпня ведьм из «Макбета» – сущий бигмак. «Все же эти слова – лишь пар, предохранительный клапан? Или же тропинка к ужасному, которое ждет его черной каплей в конце написанной строки? Проклятие словом, гипноз и самогипноз. Облегчение участи?»
Нет, легко не будет. Как и в жизни. И возможность тут одна – разбить стекло псевдореальности, бросившись в него головой. «Перед этой пустой картиной, перед этим зеркалом впасть в аутогипноз, выйти из пространства и оставить себе лишь время, ведь время – это и есть подлинное пространство, а то пространство, другое, – неподлинное, ведь отныне его смысл только в том, чтобы принести к его узкому бритвенному ножу его жертву». Возможно самогильотинирование, куда уж без этого, ведь горло писателя всегда бредит бритвою.
Андрей Бычков. ПЦ
постмодернизму. – Б.м.:
Издательские решения,
2020. – 150 с.
И с героем в большинстве случаев все будет нехорошо, трагично будет. «Рождение трагедии из духа музыки» называется трактат Ницше. И в книгах Бычкова играет музыка, от Pink Floyd до Queen (необычно ностальгично для него, я-то ожидал как минимум Майкла Джиру и Масами Акиту). Но больше его язык похож на безумно свободную, ничем не скованную импровизацию фри-джаза. Поток разбивающего лед сознания. «Питающий аорту реки, стоящий в горле у озера, в луже тоски, в пипеточной капле, остановленный или текущий, – все равно часть самого себя, поверхность, имеющая право разрываться и соединяться вновь, и снова рассыпаться на части. Попробуй достигни».
Герой Бычкова «прорвался через колодец и вышел живым», как сказано в одной песне про экзистенциальные битвы, где на кону полное утопление в матрице или преображение? Не знаю, честно. Но язык бычковских книг – язык точно преображенный, отбросивший ПМ симулякры, нащупавший примордиальную суть вещей в ее нынешнем, искаженном бытовании.
Вот судите сами, из каких кирпичиков строится бычковская проза. А он ведь, бывший физик из тех, кто бывшим не бывает, как раз и занимался теми малюсенькими частицами, что конструируют наш мир – и могут разнести его в чертовы клочья. «Забрызганное усами лицо», «вздрюченное лицо», «чума жары загипнотизировала» (опять тема морока!), «двоящийся лед в глазах этой женщины», деревья, похожие на коров, «свинцовые борщи, столовые времена».
Андрей Бычков. Тот же
и другой. – СПб.: Алетейя,
2020. – 130 с.
Ведь в нашей жизни – в «вечном доме смерти» – царит и играет в свои игры «рак, могущественный и прекрасный, с кожаной портупеей, огромный, как дом, в пурпурной мантии, тяжелый и сладострастный, бронированный пластинами золота и серебра, с узкими стразами очков и с выпученными драгоценными устами».
Рак – это бунт клеток против навязанной им пагубы, будь то неправильная экология или неправильная диета и стресс. Письмо Андрея Бычкова – это бунт против неправильности окружающего мира. Итог его – смерть или исцеление. И тут как в русской рулетке.
Но постмодернизму все равно ПЦ.
Источник: